— Игра? Йок! Ты ей понравился, — тонким женским смехом захохотал старик. — Женщины в Деште не такие, как у Старших Братьев. Берут то, что хотят когда хотят.

Талавир скептически посмотрел на невесток Азиза-бабы, затаившихся в углах большой юрты. Под куполом стояла невыносимая жара. Илогоголовый регулярно подбрасывал к большому костру в центре сушеный козяк и кости. Женщины прятали лицо. Но Талавир не сомневался, что их заливал пот. Они не походили на тех, которые берут то, что захотят.

Пока Талавир приходил в себя, Азиз-баба рассказывал длиннющую сказку о Золотой Колыбели.

О том, как богиня Дева родила Киммерик, а когда он стал взрослым, подарила сыну Колыбельку, в которую его впервые положила. Это было знаком того, что он волен выбирать свой путь и судьбу тех, кто расселится на его землях.

Прошли века, боги перестали говорить с людьми, но люди не перестали искать Золотую Колыбель. Герои, цари и полководцы верили, что она даст власть над Киммериком.

— Наивные, как детская кровать может помочь завладеть землей? — Азиз-баба выпустил в воздух несколько колечек ароматного дыма. Талавир подумал, что в баллонах, кроме кислорода, есть что-то гораздо более интересное.

— Может, Золотая Колыбель — просто название для чего-то другого? — спросил

Талавир, а о себе добавил: «Например, для оружия, которое придумал Мамай».

Талавир с затаенным желанием наблюдал, как конец трубки снова оказался между желтыми зубами старика. Если Азиз-баба и догадался, к чему ведет Талавир, никак этого не выдал.

— Может, и так. Может, мы все только названия для чего-нибудь другого. И память наша

— вымысел, а реальность — только сон богини или безумного бога.

Темные стекла старика сбивали Талавира с толку. Он не мог понять, с кем говорит — с пустынным философом или с юродивым. Хотя в Деште разница между этими понятиями была несущественной.

— Говорят, вспышки вы учили детей?

Яд Гули подействовал и на манкур. Талавир его не чувствовал. «Хотя, может, это шум блокирует вмешательство Белокуна?» Талавир сунул пальца в ухо и покрутил его, пытаясь избавиться от накипи.

Но стало только ужаснее. Шум снова стал напоминать шепот.

— Харам. Старшие Братья запрещают вспоминать то, что было до Вспышек.

— Старик, как указкой, предостерегающе потряс трубкой. — Хотя тебе могу сказать.

Так и было. Азиз-баба — учитель. У меня еще остались ученики. Память народа должна передаваться от старика к ребенку. И никак не наоборот.

Женщины загоготели, расставляя низенькие столы. Сегодня был последний ритуал перед Андир-Шопаем — мусафир — угощение Черной Коровы. Так Ак-шеих символически благодарило девочку за то, что она отдаст им свое тело.

— Говорят, киммеринцы сами приводили детей в Старшие Братья, преимущественно вот такие, как вы, учителя? — Талавир решил пойти в наступление.

— Говорят, говорят, — прогугнял Азиз-баба. — Есть такие, что только говорят, другие повторяют, третьи слушают и верят. К нам приходил доктор Зорг. Это было до войны. Дети голодали, некоторые мамы считали, что так для них будет лучше. Я их не отрицал. Но и моей воли в этом не было.

— И среди тех детей был Мамай? Он ведь здесь родился?

— Мамай никогда здесь не жил и не имел семьи. Как ты. — Азиз-баба развел руками, показывая на женщин и мужчин, возившихся в его юрте. — А если нет корней, которые держат за место, то какая разница, где ты родился.

— Откуда вы знаете, что у меня нет семьи?

— Ты даже не знаешь, кто ты. Это еще ужаснее.

Азиз-баба втянул порцию дыхательной смеси. Женщины пели. А Талавир решил не влезать в капкан старика и не расспрашивать, откуда тот так много о нем знает.

— Зачем вы приказали Гуле следить за Рябовым?

Талавир подумал, что старик будет возражать. Это не так трудно, если учитывать глупость Гули.

— Вас привел Бог Вспышек, я хотел узнать его волю.

— И Бог вспышек вам приказал его убить?

Жара и песня будто разбудили манкура. Он снова запульсировал, а шепот отступил.

— Его убил джадал, — с легкой улыбкой, словно неразумному ученику, ответил Азиз-баба, а затем с любопытством посмотрел на Талавира. — В твоей голове паразит.

«Как я не знаю», — подумал Талавир. Манкур зачесался, но он сдержался

и не коснулся лба. Будь манкур и в М-14, то его бы не удалось так просто убить. Белокун не позволил бы.

— Я говорю не об этой гадости, — Азиз-баба указал на манкур, — а о том, что ты поддел на кургане.

Теперь пришло время Талавира пялиться.

— Вы о чем?

— О том, что не позволит тебе остаться в Ак-Шеих, — с едва заметной грустью ответил старик.

Талавиру захотелось содрать с него очки и поглядеть в глаза. Может, хотя бы так он приблизится к пониманию этого бреда. Вместо этого Талавир разложил бревно Мамая, намеренно первым положив карту с изображением дома

Серова, и спросил:

— Вы узнаете эти рисунки?

— Я знаю, о чем ты, Полномочный. Это картинки

Бога вспышек, когда он еще был Мамаем. Даже сквозь них я ощущаю силу.

— Вы хотите сказать, что Мамай стал Богом Вспышек?

— Или всегда был, — кивнул старик.

— Вы же понимаете, что Мамай был научным руководителем Станции.

Старших Братьев? Нет доказательств, что он причастен к Вспышкам.

— Доказательства — соль в воде веры.

"Фанатик", — подумал Талавир. Правильно говорили на Матери: хуже всего, когда суер расплавляет мозг.

— Вы всю жизнь провели в Ак-Шеих. Мамай приезжал сюда к…

Талавир выдержал паузу, после Вспышек?

— Да — нет, — хитро прищурился старик.

— А после?

Манкур впился в череп. Белокун подслушивал. А шепот отступил, как тот, кому он принадлежал, отошел в дальнюю комнату.

— А потом он стал Богом. А Бог всюду и негде, — развел руками старик.

— Так как вы можете объяснить, что человек, который, по вашим словам, никогда здесь не жил, изобразил Ак-Шеих и дом Серова точно такими,